Руководитель театра "Мимикрия" Любовь Лешукова сумела из студенческого СТЭМа создать экспериментальный театр, постановки которого отличает сочетание пластики и драматургии.
Руководитель театра «Мимикрия» Любовь Лешукова сумела из студенческого СТЭМа создать экспериментальный театр, постановки которого отличает сочетание пластики и драматургии. За пять лет своего существования «Мимикрия» получила множество наград, поставила пять спектаклей и провела несколько театральных фестивалей (самый известный — ежегодный Международный фестиваль уличных театров «Сны улиц»). — Страсть к режиссуре родом из детства? — Вообще, я, как нормальная девочка, всегда хотела стать актрисой. Правда, вела себя как режиссер, вечно все организовывала. Собирала детей, мы устраивали концерт, где я была в главной роли. У меня все было учтено — бабушки хлопали, подсадные люди в конце дарили цветы. Потом я окончила нашу Академию культуры по специальности «режиссер драматического театра». Через некоторое время захотелось чего-то нового, я уехала в Москву и там, по большому счету случайно, попала на курс пластического театра и пантомимы к Илье Григорьевичу Рутбергу. Пантомима, оригинальные театральные жанры мне всегда были интересны. И уже в Москве я поняла, что на самом деле хочу быть режиссером. В Тюмени на тот момент у меня был СТЭМ в Институте экономики и права, мы делали юмористические миниатюры. И уже через год — после моей первой сессии — мы поставили первый спектакль «Страсти Пьеровы» и зарегистрировали «Мимикрию».— Есть ли вещи, которые сложно выразить пантомимой?— Профессионалы говорят: «Пантомима — это область не переживаний, а страсти». Наши вещи очень сложные, атмосферные. Они нацеливают на внутреннее переживание, а не на логическое обоснование. У нас где-то логики нет вообще. И я это допускаю, она бывает и не нужна, потому что важнее эмоция. Надо отдаться сопереживанию. Конечно, есть темы, которые трудно выразить. Это жесткие вещи, холодные. Или конкретные, там, где сложно сделать образ, обобщение. Вот, например, политику мы убрали из спектакля «Тень», сосредоточившись на внутреннем мире героев.— Какой жизненный урок вы запомнили сильнее всего? — В студенчестве я была жуткая плакса, и однажды не смогла выполнить задание и убежала, хлопнув дверью. А Илья Григорьевич Рутберг, человек, который может утешить, в ответ на мою истерику не стал меня жалеть, а спокойно сказал: «Не можешь — уходи». Этот урок я запомнила на всю жизнь. Если ты сказала себе, что не можешь — уходи. Но если взялась — делай. Нет других вариантов. — Чего вы добивались все эти пять лет? — Я была в Иркутске пять лет назад и увидела там уличный проект, карнавал. И я обратила внимание, как меняются люди, как у них загораются глаза. Потом приехала в Тюмень — тут все мрачные. Я подумала: «Как было бы здорово у нас сделать что-то подобное». И мы начали делать. Ничего не умели и не знали, как делают фестивали. И на последних «Снах улиц» появились люди, которые не были случайными прохожими. Они пришли специально на фестиваль. А потом брали автографы у артистов, такое в первый раз было. Возникла публика, готовая воспринимать театр где угодно, даже на улице. Этого мы и добивались. — Миниатюра «Звезда» — это история певицы Далиды или ваша? — Да, это связано с жизнью Далиды и с одним моим жизненным периодом. Было ощущение меня как куклы. Если фабулу номера проследить — там вся эта история рассказана. Была зона трагедии, был человек, который меня из этого вытащил. В жизни Далиды этого человека не было, она так и осталась игрушкой и не обрела счастья. — Но в «Звезде» счастье длилось недолго.— Да. Так ведь вообще все, что связано с любовью, — это миг. Ради которого мы живем. — Презентуя свои проекты, вы не рассказываете о том, сколько на них потратили. Считаете, неприлично говорить о деньгах?— Я вообще не люблю, когда нас спрашивают о трудностях. Это наше дело. Мы справимся. Спросите лучше о творчестве. Совершенно неважно, сколько ты потратил на спектакль. Я понимаю, сейчас время шоу, зрителя надо удивлять, но театр может быть даже на коврике. Из «бедного» театра очень многое рождается. Джорджо Стреллер вообще убирал все декорации, чтобы просто увидеть актера. — Есть какая-то сквозная тема в творчестве?— Вера. В свое предназначение, в другого человека, в себя. Когда тебе не нужны доказательства. Когда ты не можешь объяснить почему, но должен это сделать. Я считаю, именно вера — основа человека, а не любовь. Для меня любовь как раз проистекает из веры: поверил, доверился, отдался человеку без остатка. И еще вера — это такая хрупкая вещь, которую легко сломать. Мне тяжело видеть опустившихся людей, которых особенно много среди творческих профессий. Это означает, что человек потерял веру. — Вы верите в бога? — Я не религиозна. У меня очень религиозная бабушка, в детстве я читала с ней молитвы, но я все это пережила. Я не тот человек, который ходит в церковь. Для меня главная вера — в свое предназначение. В свой стержень. Я вообще не понимаю, например, что у нас сегодня считается правилами поведения, этикой и эстетикой, все очень нивелировано. Нет понятия о благородстве, не на что равняться. Получается, это должно быть в самом человеке. Его собственные заповеди. И это то, что, наверное, должно спасти мир. Когда говорят: «Что спасет мир?», я думаю: «Нет, не любовь». Вера. И нежность, необоснованная, про которую нельзя сказать, из-за чего она и для чего. Такая нежность, которой окутываешь человека и не ждешь награды. Потому что, как сказано у Шекспира, «чем больше трачу, тем становлюсь безгрешней и богаче».
